Москва. 30 августа. INTERFAX.RU — В конкурсе последнего «Кинотавра» были два чем-то похожих фильма. В обоих действие развивалось вокруг водителя грузовика, который едет в неизвестность и получает на свою голову странные приключения. То есть перед нами две притчи, замаскированные под роуд-муви. Речь идет о фильмах «Счастье мое» Сергея Лозницы и «Перемирие» Светланы Проскуриной. Первый – более жесткий, провокационный, саркастический, прямой; второй – более мягкий, условный, душевный. Фестивальная публика почти сразу поделилась на две части: одна предпочла Лозницу, другая – Проскурину, и эти две картины поделили между собой главные призы фестиваля.
«Перемирие» — это своего рода ретроспекция или, если хотите, напоминание о девяностых. Не столько об эпохе, сколько об актуальном художественном видении, которые мы запомнили с тех пор и которое практически исчезло из нашего кино. Речь идет о лубке, который в разных его вариациях был представлен у Луцика и Саморядова, Сельянова, Рогожкина, Дыховичного и многих других авторов. Попробую сказать еще более точно: это эпического размаха мозаика разрозненных анекдотов о рассейской жизни, нанизанных на условно взятый сюжет, не имеющий принципиального значения. Вместе эти анекдоты составляют некий коллективный фольклорный портрет, в котором мы можем узнать себя, посмеяться и задуматься.
В «Перемирии» много именно анекдотов, которые легко можно запомнить и потом пересказывать знакомым. Здесь девушка легко соглашается переспать с первым встречным, а в ответ на предложение руки и сердца грозит расправой со стороны своего жениха. Здесь Сергей Шнуров изображает из себя соловья-разбойника и находит для этого идеологически выверенное оправдание. Здесь крепкие парни лазают на столбы и перерезают провода, чтобы сдать их как цветной метал, рискуя быть убитыми током. Кстати, конец этой сцены, закапывание убитого током человека в землю, — явно ссылка на фильм «Дикое поле» по сценарию Луцика и Саморядова. Конечно, здесь и немотивированное насилие, и менты, которым можно все, и беспробудное пьянство, и доморощенные философы, и все то, к чему мы уже привыкли и на что не слишком обращаем внимание. Если у Лозницы главный герой держится отстраненно, то у Проскуриной он органично вписан в среду. Ивана Добронравова, мальчика из «Возвращения», выдают только его безумные глаза, которые показывают, что он хотел бы жить как-то иначе, но вынужден соглашаться на все авантюры, которые предлагает ему дорога. Но и это мы тоже видели. В лубочных фильмах то и интересно, что там всем не нравится их жизнь, а они, прямо по известному апостольскому изречению, делают не то, что хотят.
В ретроспекции, или реверансе девяностым, Проскурина очень скрупулезна, профессиональна. В фильме, где так много шаржей и анахронизмов, очень нелегко выдержать единство стиля, и режиссерский опыт приходится задействовать во всю силу. И все же «Перемирие» целиком принадлежит прошлому, направлению фильмов, которое исчезло и, видимо, больше не возродится. Была пора безвременья и тотального разрушения ценностей, когда кризис сменялся дефолтом, а ваучеры превращались в финансовые пирамиды. Тогда всплыла необходимость поиска национальной идентичности, интерес к сермяжной правде, загадочной русской душе. Это археологическое копание в поисках смысла производилось в тех внутренних и внешних связях, которые сохранялись еще у простолюдинов и тем, кто к ним примкнул. Люди эту идентичность могли принимать, как в случае с фильмами Рогожкина, или отвергать – в отношении почти всех остальных. За десятилетие, прошедшее с тех пор, люди нарастили некий новый панцирь, синтезированный из рудиментов советской, пред-советской и пост-советской культуры, а также из некоторого количества западных ценностей, понятых нами по-своему. Поиски кончились, и признание «Перемирия» лучшим фильмом года на «Кинотавре» — это больше ностальгия по тем временам, когда нам всем было не так уж ясно, кто мы, откуда и куда движемся.
Обозреватель Сергей Сычев
Источник: