Москва. 29 декабря. INTERFAX.RU — Заместитель директора Федеральной службы исполнения наказаний Валерий Максименко рассказал в интервью обозревателю «Интерфакса» Кириллу Мазурину об итогах года, в том числе, выводах из скандалов с насилием над осужденными и, напротив, их привилегированным положением, работе с кадрами, перспективах блокировки мобильной связи в колониях и следственных изоляторах и шансах на возвращение ведомства в структуру МВД.
— Валерий Александрович, каким для Службы стал 2018 год, какие знаковые позитивные и негативные события его характеризуют?
— В уходящем году в российской уголовно-исполнительной системе (УИС) произошли существенные изменения, которые коснулись как сотрудников, так и лиц, находящихся в местах лишения свободы. Одним из ключевых событий стало вступление в силу закона «О службе в Уголовно-исполнительной системе..», работа над которым велась на протяжении почти 20 лет — с 1998 года, с того самого момента, когда наша служба была переведена из ведения МВД в ведение Минюста.
Преобразования, связанные с гуманизацией уголовного законодательства, коснулись и лиц, находящихся в местах лишения свободы. Вы помните – в июле был принят закон о внесении изменений в статью 72 Уголовного кодекса РФ, касающихся порядка зачета времени содержания лица под стражей до вынесения приговора и срока отбывания наказания в виде лишения свободы. В связи с поправками свыше 9600 осужденных уже вышли на свободу, а более чем 73 тысячам человек, включая 1111 несовершеннолетних преступников, снижен срок отбывания наказания.
В то же время нельзя не отметить и ряд аспектов негативного характера, в частности, факты неправомерного применения силы к осужденным. Да, такие случаи, к сожалению, еще встречаются, но здесь считаю важным подчеркнуть – то, что они становятся общеизвестными – это результат нашей работы, работы не одного года, а последних шести лет – мы сделали пенитенциарную систему открытой, ФСИН без прикрас.
Эта идея родилась в 2012 году, когда ФСИН возглавил Геннадий Александрович Корниенко. Было принято решение – ничего ни от кого не скрывать, ни от нашего общества, ни от западных коллег и партнеров. Если на самом деле какое-то беззаконие происходит в тюремной системе, то изменить эту ситуацию можно только открыв правду. На сегодняшний день ФСИН стала настолько открытой и настолько демократичной, что, на наш взгляд, общество еще к этому не готово, к этой степени открытости, не готово увидеть это, осознать и «переварить».
Да, иногда становится страшно, как в случае с истязанием Евгения Макарова в ярославской колонии, но наше достижение за эти шесть лет – люди, которые побывали в тюрьме, перестали бояться говорить правду о том, что они видели. Уже дошло до того, что осужденные репортажи ведут прямо из колонии, я имею в виду Вячеслава Цеповяза.
То есть то, чего мы добились – это реальная демократия, как бы кому это смешно ни показалось, и эти изменения необратимы. Правозащитники и члены Общественных наблюдательных комиссий (ОНК) говорят, что такой открытой, как сейчас ФСИН не была никогда.
— Раз уж вы вспомнили Макарова и Цеповяза — какие принципиальные выводы сделаны по этим ситуациям — неправомерному применению силы и, наоборот, — по вольготному режиму содержания отдельных осужденных?
— Тема с Макаровым ударила по ФСИН конечно очень больно, но мы все равно благодарны журналистам — вскрыли больное место и это позволило навести порядок. Что тут можно сказать, наша позиция такова — если в учреждении что-то не так – виноват всегда начальник. Все начинается с руководителя учреждения. Например, СИЗО «Матросская тишина» (СИЗО-1 УФСИН по Москве — ИФ) — там недавно из-за скандала с вип-камерами уволили начальника, не буду называть его фамилию. Он не контролировал ситуацию. Всю работу выполняли его заместители, которые делали что хотели. Похожая картина сложилась в СИЗО «Медведь» (СИЗО-4 УФСИН по Москве), где начальник попустительствовал подчиненным, которые скооперировались с подследственными-бандитами и вымогали у других арестантов деньги. Группу разоблачили, бандиты получили дополнительные сроки, кто-то даже «ушел» на пожизненный, и несколько работников изолятора также были осуждены.
Или обратный пример, бывший начальник СИЗО-1 ФСИН России, так называемого «Кремлевского централа» Иван Павлович Прокопенко. Его уговорить применить безосновательно какие-либо меры к подследственному — перевести в другую камеру, подсадить к кому-то, чтобы оказать давление — нет и точка. Кто бы ни попросил — следователь, начальник какого-то подразделения — несите документ, только так. Он стоял четко на букве закона и права заключенных там всегда соблюдались в полном объеме.
Что касается событий в ярославской (избиение осужденного Макарова — ИФ) и амурской (привилегированное положение осужденного Цеповяза — ИФ) колониях, как вы знаете, возбуждены уголовные дела, ряд наших бывших сотрудников содержатся под стражей, расследование еще не завершено.
Руководство региональных управлений ФСИН, в чьей подведомственности находились колонии, привлечено к строгой дисциплинарной ответственности. Кроме этого, как мы уже сообщали, проведена масштабная проверка всех пенитенциарных учреждений в стране, в ходе которой выявлено около 170 нарушений, связанных с применением физической силы и специальных средств в отношении подозреваемых, обвиняемых и осужденных. При этом нужно отметить, что из всех выявленных нарушений лишь три связаны непосредственно с порядком применения физсилы и спецсредств, кроме того в более чем 100 случаях отсутствовала видеофиксация фактов применения, также выявлен 61 факт непредоставления материалов проверок по фактам применения силы в органы прокураторы. По итогам проверки ответственные руководители получили взыскания, а материалы переданы в следственные органы.
— Подвигли эти инциденты вашу службу к разработке дополнительных мер по контролю за соблюдением прав заключенных и законности действий персонала учреждений?
— Разумеется. Эти ситуации показали, что важна не только работа с кадрами, но и усиление технического контроля в учреждениях УИС.
Мы стали первыми из ведомств, кто внедрил в работу сотрудников видеорегистраторы. И именно благодаря этим устройствам история с Макаровым стала достоянием общественности. Пока еще не дошло до тотального наблюдения, но оно будет таким, хотя и потребует больших денег. Сегодня в колониях и СИЗО эксплуатируются более 22 тысяч комплектов переносных видеорегистраторов, а также порядка 150 тысяч камер охранного телевидения. В целях полного визуального покрытия так называемых «слепых зон» в наших учреждениях дополнительно требуется установить еще порядка 40 тысяч видеокамер. При этом, за 2018 год количество носимых видеорегистраторов, которые используются непосредственно при надзоре за подозреваемыми, обвиняемыми и осужденными выросло на 5,5%.
Помимо технической стороны, сейчас при каждом начальнике регионального подразделения ФСИН работают помощники по соблюдению прав человека, места лишения свободы регулярно посещают представители общественных наблюдательных комиссий, международных и всероссийских правозащитных организаций. Кроме этого, руководство территориальных органов и члены ОНК регулярно проводят прямые линии и приемы граждан. По каждой жалобе проводится проверка. Если она подтверждается, принимаются все меры, вплоть до возбуждения уголовного дела. Также мы проводим анализ всех чрезвычайных происшествий и на его основе направляем в регионы обзоры и указания о проведении мероприятий, направленных на снижение количества происшествий и преступлений. Как видите, мы уделяем вопросам контроля самое пристальное внимание.
— С чем вы связываете сокращение тюремного населения почти в два раза, по сравнению с 2010 годом?
— Идет гуманизация нашего уголовного законодательства и это очень серьезное проявление демократии. Таких осужденных, которые еще несколько лет назад попадали в колонию за украденный в магазине кусок сыра, я на сегодняшний день не знаю. Люди сидят только за тяжкие и особо преступления – преступления против личности, торговлю наркотиками. Мы часто слышим – идет «закручивание гаек», а я говорю нет, вот пример – в два раза меньше людей сидит в тюрьме. И я вижу, что это сокращение будет продолжаться.
Мы, кстати, были в американских тюрьмах, видели, как там сидят люди. Вы знаете, если бы у нас была хотя бы десятая доля подобного, был бы такой шум, что история с Макаровым показалась бы детским садом. Такого института, как наши общественные наблюдательные комиссии, нет ни в одной стране мира. Есть что-то подобное во Франции, но там этих наблюдателей назначают из числа бывших судей, следователей, полицейских. У нас их выбирают, и у нас членом ОНК может стать кто угодно – от домохозяйки до политолога. И это еще одно проявление демократии.
На сегодняшний день в исправительных учреждениях содержится менее 470 тысяч человек. В новейшей истории России это самое маленькое количество осужденных, отбывающих наказание в колониях. Для сравнения — в январе 2010 года эта цифра составляла 733 тысячи человек, в начале 2013 года — 588 тысяч, в 2017 году — 523 тысячи, а в начале этого года — уже менее полумиллиона человек.
— А каково, на ваш взгляд, оптимальное для России число заключенных в колониях и СИЗО?
— Полагаю, цифры должны быть сопоставимы с более благополучными с точки зрения уровня преступности странами — где-то несколько десятков человек на 100 тысяч жителей. Сейчас у нас чуть менее 400 осужденных на 100 тысяч россиян. Так что стремиться еще есть куда.
— Чем принципиально отличается современная УИС от ГУЛАГа? Сохранилось ли от ГУЛАГА какое-либо наследие, от которого не удается избавиться?
— На мой взгляд, никакого наследия ГУЛАГА в нашей системе сегодня нет. Давно канули те времена в лету. Если понимать под сутью ГУЛАГА массовое нарушение прав человека, массовые репрессии, неправосудные приговоры, расстрелы, пытки, выбивания показаний, то как это можно соотнести с сегодняшней ситуацией? Мне такое сравнение вообще кажется некорректным. А если кто-то из наших сотрудников бьет заключенного, это не наследие ГУЛАГА, это, простите за выражение, мозгов нет у конкретного работника, который работать не хочет, или ему терпения не хватает. Если вернуться к истории с Макаровым – он в одного сотрудника плюнул, другого послал куда-то. Так они, вместо того, чтобы элементарно задокументировать факт нарушения режима и применить предусмотренное законом взыскание, сами допустили противоправные действия. Когда человек работать не хочет, думать головой не хочет, в него плюнули – он за дубинку. Мы с этим боремся жестко, бескомпромиссно избавляемся от таких горе-работников.
К сожалению, встречаются отдельные факты нарушения прав осужденных. Так, совсем недавно мы выявили грубые нарушения трудового законодательства в отношении осужденных в ИК-14 в Мордовии, начальник учреждения был отстранен от работы, при этом Служба сама заявила об этих фактах общественности, что еще раз говорит о том, что мы не скрываем наших проблем.
— Расскажите о состоянии и перспективах ведомственной медицины, каковы показатели, в том числе прогнозируемые, заболеваемости, смертности осужденных?
— Сегодня мы констатируем пятикратное снижение смертности от туберкулеза за последние три года. Кто-то сочтет это несущественным, но ведь это жизни наших людей. У нас прогрессивные и очень эффективные методики лечения туберкулеза — их у нас запрашивают тюремные службы Норвегии, Швейцарии и Африки, где сегодня произошел всплеск этого заболевания.
Кроме этого, мы сломали коррупциогенную систему, при которой региональные руководители устраивали «конкурсы» среди местных аптек и в результате были поставки лекарств весьма сомнительного качества и срока годности. Сейчас наш поставщик — крупнейший производитель медикаментов — «Ростех», мы получаем качественные, эффективно действующие препараты. Результат налицо — по итогам 9 месяцев этого года общая смертность в учреждениях УИС по сравнению с аналогичным периодом прошлого года снизилась на 12,6%.
Также оптимизирована работа с судебными органами в части освобождения осужденных, представленных в суд в связи с болезнью. В этом году освобождено 1770 человек — более чем на 5% выше показателя прошлого года (1681 человек). Наши медучреждения обеспечены необходимым объемом лекарств для проведения высокоактивной антиретровирусной терапии ВИЧ-инфекции.
Всё это внушает оптимизм.
— Насколько известно, финансирование Федеральной целевой программы (ФЦП) развития УИС с каждым годом сокращается. Как это отражается на строительстве пенитенциарных учреждений?
— Да, к сожалению, за 2007-2016 годы в соответствующее постановление правительства РФ было внесено 11 изменений, сокративших объем финансирования в целом на 18,8 млрд рублей в ценах соответствующих лет. Это повлекло сокращение на четверть ее программных мероприятий. Из запланированных к строительству 26 следственных изоляторов, в которых условия содержания подследственных соответствуют международным стандартам, было сдано в эксплуатацию пять. Еще было возведено 9 СИЗО, отвечающих требованиям российского законодательства.
В период на 2019-2026 годы программой предусматривается проектирование и строительство следственного изолятора на 1200 мест в Московской области, СИЗО на 2000 мест в Москве и режимного корпуса на 800 мест в СИЗО в Зеленограде.
— Есть ли уже какие-либо передовые наработки по вопросу ограничения сотовой связи в пенитенциарных учреждениях? Какова перспектива решения этой проблемы, в частности, в московских СИЗО?
— Пока вопрос остается открытым. Работает межведомственная группа, совместно с сотовыми операторами готовятся предложения в правительство. Но единого технического решения проблемы блокировки сотовых сигналов в отдельно взятом учреждении пока не выработано. Если речь идет о колонии где-нибудь в тайге — там одну две «соты» отключил и нет проблем. А если учреждение находится в городской черте, такой вариант оставит без связи целые районы вокруг — мы с этим уже сталкивались, в том числе, в Москве. Получается, что проще само учреждение убрать за пределы города, как например, было сделано в Санкт-Петербурге. Мы СИЗО «Кресты» вывели в пригород, в Колпино и там мобильная связь теперь полностью блокирована. Сейчас тот же самый вопрос прорабатываем в Москве — с начала нового года мы будем строить за пределами МКАД, возможно совместно с мэрией, новый большой следственный изолятор, примерно на 5000 мест. Туда переселим «Бутырку» и другие изоляторы. Мы полагаем, что он будет построен очень быстро. Сейчас со специалистами правительства Москвы подбираем место – предварительно это будет либо север либо юг. Мы освободим центр столицы от наших тюрем. Так что через несколько лет знаменитый Бутырский замок, 1776 года постройки, где в свое время содержался Емельян Пугачев, прекратит свою работу.
— В последние годы периодически звучат предложения вернуть ФСИН в структуру МВД. Насколько вероятна эта процедура?
— Я не думаю, что будет принято такое решение. Как члены Совета Европы мы выполняем определенные обязательства и одно из них – разделение функций уголовного преследования гражданина и его содержания под стражей. И мы видим реальное улучшение в сфере защиты прав человека — стала разрушаться система, при которой розыск, следствие и арест находились в компетенции одного ведомства (МВД). Когда человек находился в руках одних органов, происходили действительно страшные вещи – пресс, давление, насилие, что угодно. Сегодня эта система практически сломана. Приведу пример – персоналу следственных изоляторов категорически запрещено принимать у полицейского конвоя доставленных из суда или со следственного эксперимента арестованных, если у них имеются какие-либо травмы. Кроме этого, материалы о таком факте обязательно передаются руководству органа МВД, в следственный комитет и прокуратуру. И это правило неукоснительно соблюдается. В Смоленске несколько лет назад был исключительный случай — в СИЗО приняли подследственного с явными признаками внешнего воздействия. Он умер через 24 минуты. После этого мы уволили всю «вертикаль», в том числе начальника изолятора.
Так вот, благодаря такому разделению, сегодня случаев насилия в отношении подследственных стало меньше в разы.
— Есть ли сегодня какие-либо аспекты, вызывающие беспокойство у руководства Службы?
— Недавно правозащитник Андрей Бабушкин сказал, и я с ним согласен, что, посещая колонии и СИЗО, он видит моральную усталость и моральный износ сотрудников, даже молодых. В их глазах такая тоска, такая безнадега. Зарплаты небольшие, работа каждый день в тюрьме, каждый день общение с преступниками, многие из которых отбывают наказание за тяжкие и особо тяжкие преступления, социально неблагополучные, обозленные на жизнь и проецирующие свои чувства и эмоции на окружающих. Нагрузка, психологическое давление на сотрудников колоссальное. И Бабушкин предложил активизировать работу по психологической поддержке сотрудников ФСИН.
Чтобы исправить ситуацию уже делается немало — в уголовно-исполнительной системе работают более 3000 психологов, из них специализируются на работе с личным составом 358 сотрудников, осуществляют психологическую работу и с осужденными и сотрудниками – 2035 человек. В исправительных учреждениях и следственных изоляторах функционируют более 1100 кабинетов психологической помощи, в этом году психологами проведено более 360 тысяч обследований сотрудников, более 180 тысяч индивидуальных консультаций, 50 тысяч групповых психокоррекционных мероприятий. Специалисты обследуют сотрудников в обязательном порядке при приеме на службу, при прохождении стажировки, при перемещении по службе, при решении вопроса о несении службы с оружием, по заявкам начальников подразделений и в других случаях. Наши психологи изучают российский и международный опыт, участвуют и побеждают в конкурсах профессионального мастерства, активно взаимодействуют с психологами других силовых структур.
Есть еще одна проблема – мы видим рост случаев нападения осужденных на персонал учреждений и связываем это отчасти с тем, что сотрудники не хотят применять спецсредства, когда это необходимо. Потому что потом полгода-год придется ходить по следователям, прокурорам, судам, оправдываться и отписываться, доказывая правоту, еще и под уголовное дело можно попасть. Не так давно мы побывали по обмену опытом в американском штате Нью-Йорк, и там такой случай был — полицейский применил оружие, застрелил человека. Судья говорит, положите руку на Библию, вы чувствовали угрозу жизни со стороны подозреваемого? Он отвечает, да, чувствовал. Судья молотком по столу хлоп – «дело закрыто». Я не говорю, что нам надо с них пример брать, но может быть найти какую-то золотую середину.
— Чего бы вы пожелали в Новом году коллегам и тем, за кем они надзирают?
Коллегам желаю, чтобы в Новом году было как можно меньше тяжелых ситуаций по службе, профессионального и карьерного роста, терпения и выдержки при работе с осужденными и, конечно каких-то общечеловеческих моментов — счастья, здоровья, благополучия семьям.
Осужденным хотелось бы пожелать, чтобы в Новом году они были законопослушными, успешно работали, учились, получали новые профессии и, в конце концов, чтобы побыстрее закончился срок пребывания в местах лишения свободы и они достойно вернулись в общество.
Источник: